Увлекаться парфюмерией — занятие странноватое. И дело не столько в людях, которые собирают флаконы, и даже не в тех профилях запахов, которыми мы порой безжалостно атакуем собственные ноздри (хотя иногда это действительно похоже на штурм). Куда удивительнее другое: один и тот же аромат разные люди считывают совершенно по-разному. Поэтому бренды так щедро публикуют пирамиды нот — дают возможность заглянуть «под капот» и понять, из чего сложен парфюм.
Читая этот список, мы улавливаем не только то, что нам нравится или не нравится, но и весь «настроенческий код» аромата. Эти, казалось бы, невидимые ингредиенты умеют вытаскивать воспоминания — как из тайника — или мгновенно переносить нас в другой отрезок жизни. Примерно так же работает нос и в других удовольствиях, скажем, в дегустации виски. Один человек в цитрусово-тропической композиции первым услышит лимон, другой — поймает кокос. А в некоторых случаях эта нота может и вовсе не проявиться — будто её там и не было.
Спустя годы, снова почувствовав Paco Rabanne Invictus — уже после того, как флакон был давно израсходован, — можно неожиданно уловить неприятный оттенок. Нередко это связывают с прошлым контекстом использования, например с тем, что аромат когда-то наносили после тренировок в зале: память не только хранит запахи, она их ещё и «переозвучивает».
Даже слова, которыми мы описываем ароматы, у всех разные — и в этом, собственно, суть моего текста. Кто-то говорит о сладких композициях «жвачка» и «ириска», кто-то вспоминает выпечку вроде лимонного меренгового пирога. Это нормально: такие сравнения опираются на «сладкую ДНК» ароматов и всегда будут субъективны. Но есть одно слово, которое субъективным быть не может — и которое, на мой взгляд, пора отправить на карантин. Это слово «свежий».
«Свежий» — любимая палочка-выручалочка контент-криэйторов: так нередко называют почти любой аромат, который ощущается лёгким, не густым и не тяжёлым. Однако, как отмечают парфюмеры, у этого слова есть проблема — оно слишком расплывчатое.
Парфюмер Энн Готтлиб — тот самый нос, который стоит за многими популярными композициями. Ароматы вроде Axe Apollo, Dark Temptation и Lynx Africa для многих стали частью подростковых лет и повседневности. Кроме того, она создавала и другие парфюмы — например, CK One Shock, фланкеры Carolina Herrera 212 и Marc Jacobs Daisy Dream.
По мнению Готтлиб, слово «свежий» употребляют настолько часто, что оно почти утратило смысл: слишком широкое и всеобъемлющее, оно не описывает аромат, а размывает его. Поэтому под ярлык «свежий» легко попадают и Dior Sauvage, и Creed Aventus, и Versace Eros — хотя на деле эти композиции настолько разные, что общего у них совсем немного.
Чаще всего словом «свежий» называют цитрусовый профиль. Иногда — зелёный, иногда — акватический, иногда — ароматический, иногда — озоновый. И тут возникает простой вопрос: как можно одним словом описать сразу пять разных парфюмерных категорий — то есть пять совершенно разных характеров?
Постоянное «свежий» нередко звучит так, будто за оценкой не стоит точного понимания парфюмерного языка. В большинстве случаев этот ярлык легко заменить более конкретными терминами — потому что сам по себе он не объясняет, чем именно пахнет аромат.
Ещё одну важную мысль Готтлиб сформулировала так: что вообще означает «свежесть» в парфюмерии? Лаванду можно различить, затем — лимон, затем — табак, но у слова «свежий» нет собственных, узнаваемых запаховых признаков. При этом иногда оно относится не к пирамиде и не к профилю, а к восприятию — к тому, как аромат ощущается. Например, когда табачно-древесную композицию называют «густой», это может подразумевать сразу несколько разных вещей.
Во-первых, «густой» описывает то, как ноты сцеплены между собой. Иногда они словно соревнуются в громкости — и получается плотный клубок ингредиентов, тесно сплетённых в один массив. Во-вторых, «густой» — это то, как аромат заполняет нос: он может ошеломить силой отдельных компонентов или перегрузить, когда всего слишком много сразу. А вот «свежий» не говорит ни о том, как молекулы «занимают пространство» в носовой полости, ни о том, как ноты взаимодействуют между собой.
Если уж хочется описать ощущение воздуха и пространства, точнее сказать «просторный», «воздушный». Но чаще всего «свежий» употребляют именно как характеристику профиля — и тогда это превращается в слово-заглушку. В удобную ширму, за которой прячется простая вещь: человек не знает, как сформулировать дальше.
Для примера: слово «мыльный» часто используют, говоря о Prada L’Homme — одном из самых удачных ароматов на каждый день. И когда звучит «мыльный», это почти телесное ощущение: только что вымытые руки, чистота, ровная гладкость, отсутствие резкой химии (а иногда — и отсутствие слишком яркой парфюмерной «начинки»). Это слово описывает именно впечатление и нередко связано с тем, как ноты читаются по отдельности. L’Homme также называют «хрустящим», чтобы передать ощущение открытого воздуха и сияющей утренней ясности — будто мир проснулся после росы. Даже слово «чистый» часто полезнее, чем «свежий»: оно намекает на отсутствие сумбурной, спутанной смеси нот.
Если идти ещё точнее, «озоновый» — это запах воздуха после грозы или у океана, с вшитым ощущением ветра и прохлады. А «зелёные» ароматы, которые тоже любят называть «свежими», точнее описывать как «лиственные», «травянистые» — в знак их природного происхождения и связи с листвой, стеблями, зелёной влажностью.
Слово «свежий» — то, от чего, по мнению многих коллекционеров и профессионалов, стоит отказаться. Его проблема проста: оно почти ничего не объясняет. Оно лишь маскирует недостаток более точных слов — и, вместе с тем, недостаток понимания того, как именно пахнет парфюм и что именно он заставляет чувствовать.